Минувшим летом, с сыном и невесткой, остров Фуругельма, входящий в состав Южного района Дальневосточного морского заповедника, посетила Валентина Григорьевна БЕЛЯЕВА, супруга Фёдора Ефимовича Беляева, в 1952-56 годах командовавшего расположенной на острове Фуругельма батареей № 250. В августе 1945 года она, единственная из всех батарей Береговой обороны Тихоокеанского флота, приняла участие в боевых действиях по оказанию поддержки сухопутным войскам при переходе границы.
Валентина Григорьевна – удивительная женщина! Преодолев девяностолетний рубеж, она перестала выходить на зимнюю рыбалку, но по-прежнему несколько часов в день в летний период посвящает работе в саду. Не расстаётся с айпадом (интернет-планшетом), им фотографирует и на нём завершает работу над книгой воспоминаний, легко управляясь с текстовым процессором, скайпом и электронной почтой.
У Валентины Григорьевны феноменальная память. Она не только в деталях помнит события островной жизни, отделённые от нашего времени шестью десятками лет, но и её «короткая» память также в отличном состоянии.
Мы прибыли на остров в одно время с группой туристов, направлявшихся по экскурсионному маршруту «Самый южный остров России». Поднимаясь по крутым тропинкам острова Фуругельма, я несколько раз подавал ей руку и неизменно слышал в ответ: «Я сама». Все мы, туристы и сотрудники заповедника, были восхищены обаянием и энергией невысокой, доброжелательной, худощавой женщины, рассказавшей много интересного о событиях истории нашей страны, свидетелем и участником которых она была, от периода коллективизации и до наших дней.
В.Г. Беляева с туристами на о.Фуругельма, 2015 г.
С любезного разрешения Валентины Григорьевны Беляевой я приведу несколько отрывков из книги, которая этой весной выйдет в свет и, возможно, будет доступна в сети.
Александр КУЛИКОВ 7 марта 2016 г.***
В.Г. Беляева, о. Фуругельма, 1954 г.
…Наш катер дал прощальный гудок и отчалил. На миг стало тревожно и тоскливо. Но только на миг, пока не окончился тот гудок. Уже живя на острове, я узнала, что эта бухта – Северная – является запасным «причалом», хотя сооружений никаких там не было. Просто были такие валуны, к которым можно пришвартовать плавсредство. Кроме, конечно, эсминца. Эсминцы не подходят к берегу из-за мелководья и подводных камней, стоят на рейде недалеко от берега, в сотне метров. Связь с ними – шлюпка шестивёсельная.
И вот, мы поднимаемся наверх. Последнее, за что зацепился мой взгляд – это левая сторона места нашей швартовки, намного выше правой. И там виден домик, высокая антенна и ещё какая-то сараюшка. Потом я узнала, что это СНиС – Служба Наблюдения и Связи Тихоокеанского Флота. Про этот СНиС мы слышали еще в Риге от Малявиных, что в 1938 году на него было совершено нападение диверсантов с японской подводной лодки с трагическим исходом. Радист работал и жил в отдельном домике, метрах в 20-ти от основного кубрика, он успел передать сообщение о нападении в штаб флота, но было уже поздно. Все 27 краснофлотцев погибли. Тогда ведь не было современных средств наблюдения, и лодку никто не мог обнаружить. После этого решили укрепить границу нашего государства: построить на острове артиллерийскую батарею для защиты Владивостока – главной базы ТОФ на дальних подступах.
Официальная история говорит о другом. Хасанские события 1938 года, когда японцы напали на Советский Союз, показали особую важность укрепления залива Посьета – акватории на пути к Владивостоку. А, может быть, нападение на СНиС и события на озере Хасан были связаны между собой, и это ускорило вооружение острова?
До 1938 года здесь не предполагалось строить каких-либо береговых батарей, но жизнь внесла свои коррективы. В августе 1938 года в спешном порядке сформировали Посьетский Укрепленный Сектор, впоследствии переименованный в Хасанский Сектор береговой обороны. Осенью 1938 года сформировали четырехорудийные, 130-мм батареи на острове Фуругельма, а также на ближних к острову мысах. Уже в сентябре 1938 года артиллерийская батарея № 250 на острове Фуругельма могла стрелять. В течение 1940 года построили на острове батарею № 283, с четырьмя орудиями калибра 45 мм. Когда мы жили на острове, эта батарея была законсервирована, а стреляла только батарея № 250. Севернее и выше неё по склону, приблизительно в 50 метрах, расположен командный пункт – заглублённая в землю двухэтажная бетонная постройка с узкими смотровыми щелями. На КП, над смотровыми щелями, нарисована панорама побережья от залива Посьета до реки Туманган (ныне Туманная), а на потолке – карта острова Фуругельма…
…Наверху открылась панорама: вдали дом, вернее, его крыша, сам дом стоит в бухте Западная, где и пляж, и импровизированный пирс. Я уже говорила, обычных пирсов на острове нет – их просто снесёт штормами. А так как корабли приходят всего два раза в году, нет смысла строить капитальные пирсы. Также увидели все островные «коммуникации»: дорогу на пирс и пляж, дорогу к дому, в баню, в пекарню. Неподалеку увидели две землянки, расположенные одна повыше другой, в одной из которых после пожара нам пришлось прожить больше полутора лет.
В декабре темнеет рано, и пока мы добрались до дома, начало смеркаться. Вот и наш дом!
Дом типовой, двухэтажный, каменный, таких по гарнизонам много. В первом подъезде нашего дома внизу жили матросы, квартиры были переоборудованы в кубрик, а может, с самого начала было построено так, ведь других жилых помещений на острове не было. Там были двухъярусные койки, в подъезде круглосуточно был караул – пост вооружённого дневального матроса. Караул был снабжён боевыми патронами, мне Федя говорил. На втором этаже жили офицеры с семьями, так что мы всегда были защищены вооружённым матросом.
Во втором подъезде внизу – матросская кухня и столовая, по-военному – камбуз. На втором этаже – библиотека, вещевой и продовольственные склады, санчасть…
…Весь первый день на острове я разбирала вещи, приспосабливалась, как варить пищу, купать детей, куда разложить белье, повесить одежду. Всё это было сложно, так как кроме нашей кровати, письменного стола (откуда он на острове?) и детских кроваток, привезенных нами, не было мебели никакой. Ирочкину кроватку мы привезли из Владивостока, Катя купила её у своей сослуживицы. Голубая, сделанная, по-видимому, на заказ, очень изящная. Кроватка Толика – цвета слоновой кости, подаренная уже в Андреевке одной семьей, самодельная. Довольно низкая. Толик сам сразу стал залезать на неё. Когда уедут Голиковы, у нас будет шифоньер, столы кухонный и обеденный, три стула и табуретка. Зеркало мы привезли с собой. Оно у нас еще с Даляня...
…В первый день матрос принёс нам буханку черного хлеба весом в 2,5 кг (его пекли на острове) и чайник молока. На острове была корова, и мы почти всегда на детей получали молоко. Ухаживал и доил её пекарь, очень хороший парень, чистый, опрятный, он же и банщик. Он очень полюбил Толика. Это он, оказывается, нёс его в сопку от катера в день нашего приезда – Антонов, он есть у нас на фото с нашими детьми.
И началась наша служба на Фуругельме. Все, что я слышала об острове до прибытия на него, вместилось в несколько слов, взятых в кавычки мною ранее: «Богом забытый…» и так далее.
Первая зима прошла без каких-либо событий. Федя много работал, дома бывал мало. Но я ещё тогда не понимала, что это «мало» будет все годы на острове. Дети этого не помнят, они были очень малы, но я-то помню, как это было тяжело. Мы с детьми, потихоньку, вживались в остров, в первые же дни узнали все дорожки – тропинки, куда они ведут. Помню, ничего интересного не нашли, кроме того, что с любой точки острова видно море. Я уже знала, что огневая позиция расположена на южном склоне острова. Если провести мысленно прямую линию посередине острова, уткнешься в Северную бухту (там, где мы причалили впервые). Нетрудно догадаться, по аналогии с географией начальной школы, остальные бухты будут Западная и Восточная. Интересно то, что Федя, смеясь, сказал, что эти бухты так и называются по географическим картам.
Так вот, если смотреть в сторону бухты Восточная, можно увидеть огромные скалы, и услышать рёв волн Тихого океана, гулко бухающих и разбивающихся об эти скалы, а повернешь голову влево, большие волны накатываются на песчаный берег нашего пляжа, и тут же с шумом и пеной откатываются в море. Такое впечатление, что уже не осталось песка на пляже. Ан нет, утихает шторм – песок на месте…
Кстати, о песке. На острове Фуругельма самый лучший песок на всем побережье Приморского края. А ещё – самый чистый пляж: ни соринки, ни бумажки, ни окурка. Песок струится в руках, теплый, мельчайший. Детям было так приятно поваляться в нём, поиграть с таким песком, не надо было никакой песочницы около дома. У нас есть фотографии, где и Толик, и Ирочка лежат на пляже, по шейку закопанные в песок. Я была на пляжах Черного моря у Сочи, Севастополя, Хосты, Ялты, Саки, Евпатории, Абхазии и в других местах, на Балтике у Рижского взморья, на Днепре под Киевом, не говоря уже о Приморье, но я вспоминаю всегда наш, фуругельмский пляж, и очень довольна, что прожила почти пять лет у моря с таким песком!
Валентина Григорьевна с детьми Толиком и Ириной в первый год жизни на о.Фуругельма, 1953 г.
Мы с детьми каждый день, чаще два раза в день, ходили на море, если я успевала увести детей раньше, чем Толика заберут матросы. Они будто караулили друг друга. Просыпаясь, Толик шёл на балкон. Его друзья – матросы, часто бывали под нашим балконом. Сразу зовут: «Толик, спускайся!» Толик очень спешил к ним, быстро ел, и матросы принимали его у меня. Бывало так – не могу найти его до обеда. А оказывалось, его уже накормили на камбузе, и он спит в кубрике. Приносят Толика после сна, рубашка облита борщом, с томатом, матросским.
Ещё ладно, что рубашка не порвана. Матросы научили его под вскрик «Полундра!» рвать на груди «тельняшку», то есть рубашку свою. Таких рубашек было несколько, но Толик не мог ещё в свои годы порвать рубашку, поэтому ему «помогали». Пришлось поговорить с матросами. Тогда научили его другому. Под клич с земли на балкон: «Толя, полундра!», он разбивал свою бутылку с соской о балконное ограждение. Воду, компот, молоко он пил ещё из бутылки. В руке оставалась соска с горлышком от бутылки. Так как бутылок негде было взять, то они вскоре закончились, а с ними ушёл и боевой клич.
Сложнее всего было с питанием для детей. В продовольственном пайке получали: консервы мясные и рыбные, сушёные овощи – картошка, морковь, лук, свёкла, борщ из квашеной капусты в банках, томат-паста 200 гр. – не брали, не ели, чай – пачка 50 гр., один кусок хозяйственного мыла, два кусочка туалетного, крупы. По весне и осени, два раза в году, когда приходил эсминец, привозили свежее мясо (на один день, хранить-то негде). Свежее оно было только на бумаге: в один из таких дней матрос принес с пайком мне баранью ногу, на ней было фиолетовое клеймо – 1937 год. Это в 1953-м!
Ну, что ещё запомнилось на острове? Оказывается, у нас было цунами. Мы ведь даже и слова этого не слышали, и только годы спустя узнали об этом стихийном бедствии, что оно было у нас. Можно сказать, небольшое. До нашего дома волна не поднялась, но бед наделала. На зиму завезли уголь для отопления, 180 тонн. С этим же кораблем завезли снаряды для пушек, в количестве 12 штук, очень тяжёлые, я видела, как матросы их с трудом поднимали вдвоём. Каждый снаряд в отдельном ящике. С этим кораблем, который привёл баржу с углем и снарядами, Федя ушёл на материк по делам. Время было уже очень к вечеру, пока разгрузили уголь, и помощник командира, что остался на острове, распорядился оставить снаряды на берегу до утра. На берегу, это в ста метрах от воды, за большой, высокой кучей угля. Выставили караул и разошлись. А ночью – цунами. Слизало и снаряды, и весь уголь. Ладно, ещё без жертв. Снаряды нашли в количестве трёх. Один на трёхметровой глубине, почти у берега, два – в морской глубине. Остальные не нашли, искали несколько дней, приходили тральщики, минные заградители, но ничего не нашли…
…Не подумайте, что на острове мы только служили, дежурили, готовились и стреляли! Мы ещё и просто жили, растили детей, любили.
Про любовь мы говорить стеснялись. Возможно, житейская обыденность притушила восторженные порывы, но любовь осталась нерастраченной, прижилось в семье тихое счастье, наполненное заботами друг о друге, о детях. Комплиментов, к которым я привыкла вначале нашего знакомства и далее, было немного, но в глазах и улыбке прорывается счастье, и это важнее всего. Всегда Федя возвращался домой, будто на крыльях летел. Все-таки, я была счастлива на острове, поэтому до сих пор вспоминаю его с любовью.
И сейчас я стою в раздумье, у порога прожитой жизни, вспоминая свою молодость на Фуругельме! 60 лет назад! Опять море, солнце, пляж… и мы там, вчетвером! Не забыто ни одного дня. Вот бы вернуться, хоть на денёк в ту жизнь, но только с тем же ощущением всего, что было! И в том же составе…
